Уходили ополченцы
Семья москвичей искала пропавшего ополченца 9-й Кировской дивизии семь десятилетий
Владимир Васильевич Смирнов, ветеран тыла, живет в обычной московской двушке. Уже один. Любимая жена ушла весной этого года — инсульт. Стены квартиры увешаны многочисленными фотографиями, остановившими лучшие мгновения жизни. Среди всех выделяется старая, черно-белая. На ней — молодой мужчина, Федор Слайковский, как оказалось, тесть Смирнова. Его он искал всю жизнь.
В сентябре 1941-го Красная армия прорвала немецкую оборону под Ельней. Три гвардейские дивизии, уставшие и обескровленные, отправили в тыл. На их место прибыли три дивизии народного ополчения. В 9-й Кировской, которая формировалась на территории нынешнего Южного округа, служил Слайковский Федор Николаевич, сорокалетний москвич, инженер-химик. После тяжелейших боев под Ельней семья узнала, что он пропал без вести.
— До войны наши семьи жили в одном доме, на берегу Москвы-реки, — рассказывает Владимир Смирнов. — По адресу: Большой Новопесковский переулок, 5. Со Слайковскими мы жили на одном этаже. Их семья состояла из родителей и трех дочерей, одна из которых — Нина — потом стала моей женой. Они держались несколько особняком и отличались интеллигентностью.
Разорванное небо
Первый раз 12-летний Володя Смирнов увидел войну ранним июньским утром, когда вышел на Бутырский Вал из бомбоубежища.
— Небо как бы разделилось пополам: та его часть, которая была со стороны Савеловского вокзала и Миусского кладбища, была востоком, — вспоминает Владимир Васильевич. — А где Ходынское поле и Белорусский вокзал — западом. С этой стороны была темная стена и сполохи огня, который поднимался вверх огромными клубами. А на востоке алел рассвет, на фоне которого приближались черные силуэты немецких бомбардировщиков. Наши зенитки били по ним, но не попадали. Самолеты развернулись и улетели на запад.
Как и когда Федор Слайковский уходил в ополчение, мой визави знает со слов жены, поскольку сам в это время находился в эвакуации. Сохранилось несколько писем, написанных ровным четким почерком на обороте листовки, призывающей советских связистов быть бдительными. «Сонечка, домой приду на днях. Но точно не могу сказать, отпускают с трудом и по очереди. Хотел взять матрас, так как спать жестко. Не унывай, все будет хорошо, я в этом уверен. Целую вас всех, Федя. 9 июля 1941 года».
И другое, из которого ясно, что в ополчении Федор Слайковский занимался подготовкой бойцов химподразделений: «…Нужду ощущаю в том, что нет у меня ручных часов — крайне необходимая вещь, вести занятия без них трудно. Вчера и сегодня совершили маршировку в 60 километров. Предстоит еще километров 30… За все три месяца со своей частью я ни шагу не сделал на Восток. Все время движемся на Запад. Пиши о детках и о себе. Целую вас, ваш папа Федя».
Последнее, от 29 сентября 1941 года: «Милая Соня, детки! Работой увлекаюсь, изучил и руковожу такими делами, о которых три месяца тому назад и не слышал не только я, но и многие командиры. Нет такой отрасли знания, с которой не справился бы твой Федя. Очень жалею, что тебя нет в Москве. Не знаю, что ждет меня впереди. Может быть, и не увидимся…»
Последний рубеж
Поиски отца Нина начала, когда уже работала журналистом. И только после объединения Германии из немецкого посольства пришло приглашение в Лейпциг от имени комитета по розыску военнопленных.
— Бывший лагерь находился в нескольких километрах от городка Риза, — говорит Владимир Васильевич. — Бараки там все были уничтожены, кроме одного, музея. Нам рассказали, что каждый день в лагере умирали до 400 человек. Могилы рыли экскаваторы, умерших сбрасывали туда и засыпали землей. Слой за слоем, пока все не заполнится. Всего там погибло около 50 тысяч. Очень тяжело видеть это. Возвращаясь домой, Нина неожиданно сказала: «У меня нет ощущения, что я нашла могилу отца».
Через несколько недель из Германии пришло письмо о произошедшей ошибке. Федор Слайковский из Ризы был отправлен на химический завод по изготовлению боеприпасов в Чехию, в город Усти-над-Лабем. Сохранились документы, где среди прочих погибших военнопленных был и отец Нины. Умер он через год после пленения, в 1942-м, от истощения. Похоронен на городском кладбище. Семь десятилетий спустя судьба Федора Слайковского наконец стала известна.
