Владимир Дашкевич: Симфония требует точных расчетов

Владимир Дашкевич: Симфония требует точных расчетов. Фото: Pxotoxpress
Владимир Дашкевич: Симфония требует точных расчетов. Фото: Pxotoxpress

Лет десять назад, будучи в музее деревянного зодчества под открытым небом рядом с Архангельском, я оказалась на старой деревянной колокольне, построенной без единого гвоздя. Одновременно на колокольню поднялся лауреат Государственной премии СССР, композитор Владимир Дашкевич. Тот самый, музыку которого мы так любим в фильме о Шерлоке Холмсе. Он взял в руки два десятка веревок, послушал, как звучит каждый колокол в отдельности. И... заиграл на колоколах с ходу какую-то невероятно красивую мелодию, которая поплыла над северными просторами. Так и стоит у меня перед глазами эта встреча — колокольня, заснеженный северный лес и композитор, несущий миру свою музыкальную мысль.

— Владимир Сергеевич, во дворе вашего дома в Москве тоже стоит церковь. Любите слушать колокольные звоны по утрам?

— Люблю, не скрою. Я тоже помню подъем на ту колокольню в Малых Карелах, о которой вы вспомнили. На ударных инструментах я, оказывается, могу играть с ходу — это просто. Я тогда впервые играл на колоколах, чувствовал себя свободно. Отпустил себя, мне подсказывал мелодию мой внутренний слух. Но остальные инструменты требуют длительного обучения.

— Однако сегодня такое невозможно представить, но факт остается фактом: вы, наверное, единственный в стране человек, не учившийся в музыкальной школе, умудрившийся поступить сразу на композиторское отделение, да еще в класс Арама Хачатуряна...

— Да, я собирался стать инженером. Когда я учился уже на третьем курсе Института тонких технологий, соседка из нашей коммуналки попросила родителей приютить в нашей комнате пианино ее дочери. Дочь выходила замуж, и им нужно было место. Этот соседский жест в итоге послужил тому, что общество потеряло будущего инженера Дашкевича: как только я оказывался рядом с этим пианино, я начинал на нем играть и забывал все на свете. Забросил институт и только благодаря отцу, вернувшемуся из ссылки, окончил его: отец убедил ректора меня не выгонять. Достаточно долго я совмещал работу инженера и музыку, при этом занимаясь на Семинаре самодеятельных композиторов.

Педагоги что-то такое во мне увидели и настояли на моем поступлении. По закону я не мог подавать заявление в музыкальное училище, так как школу-то музыкальную не окончил. Зато в вуз мог: для подачи документов в него достаточно было иметь аттестат зрелости. То есть юридически никто не мог мне запретить сдавать экзамены. В Гнесинском институте, естественно, меня всерьез никто не принимал, но я умудрился набрать 24 балла из 25, получив четверку лишь по литературе. Почесав затылки, мне предложили выбрать педагога, у которого я хочу учиться. Я выбрал Арама Хачатуряна. Он тоже удивился, но сочинения мои просмотрел и… взял в ученики. Так стремительно, нехоженой тропой, я прошел путь, на который у музыкантов уходят годы.

— Вы — автор девяти симфоний, трех опер, пяти мюзиклов, пяти инструментальных концертов, музыки к более чем 30 спектаклям и к сотне фильмов. С чем вы можете сравнить композиторский труд?

— С выводом космического корабля на орбиту. Музыкальная партитура — это миллионы нотных знаков, и если говорить инженерным языком — это гигантское сооружение, для которого понадобились сотни расчетов и чертежей. Но если корабль на орбиту выпускает команда, то в музыке каждую цифру должен лично проверить композитор. И сделать так, чтобы каждый исполнитель в оркестре предельно точно сыграл то, что им задумывалось.

— Вы учились в одном классе с потрясающими композиторами — Таривердиевым, Рыбниковым, Эшпаем, Минковым. Почему их музыка сегодня на наших концертных площадках играется столь редко?

— Вы затронули большую и очень больную тему. Я действительно учился в то время, когда талантов было много. Главное в любой творческой лаборатории — личность мастера, у которого учишься: либо загораешься от него творческим огнем, либо нет.

Так получилось, что как минимум пять композиторов, учившихся вместе со мной у Арама Ильича Хачатуряна, доказали, что учились не зря. Но вместе с тем у композиторов моего поколения — и у Артемьева, и у Гладкова, и у Максима Дунаевского, и у Алексея Рыбникова — людей очень талантливых, любимых слушателями, есть немало сочинений выдающихся, которые ценители музыки никогда не слышали! Это иллюстрация серьезной проблемы в России, а именно того, что сегодня у нас в Минкульте отношение к музыке очень и очень поверхностное. И если с киноискусством еще вынуждены считаться — в кино большое количество критиков, которые постоянно о нем пишут, то о работах наших выдающихся мастеров-композиторов по большому счету не пишет никто. Вот я в конце января поздравлял Юрия Башмета через газету с днем рождения и пожелал ему, чтобы он чаще исполнял современную музыку. Потому что на исполнителях подобного уровня лежит ответственность не только за то, как они играют старую классическую музыку, но и за то, какая музыка будет у нас в дальнейшем. Потому что мы проигрываем соревнование попсе, и, к сожалению, исполнители все реже рискуют брать новую музыку. Это действительно риск — новая музыка не разрекламирована, неизвестно, как она будет встречена зрителями. Но мы обязаны идти на риск и открывать поколению новые композиторские имена и новые композиторские произведения.

ДОСЬЕ 

Композитор, теоретик музыки, заслуженный деятель искусств России, лауреат Государственной премии СССР Владимир Дашкевич с 1965 года — член Союза композиторов. Автор девяти симфоний, трех опер, пяти мюзиклов, пяти инструментальных концертов, музыки более чем к 30 спектаклям и 90 фильмам, многочисленных произведений камерной, программной и вокальной музыки.

Новости партнеров