Космонавт-испытатель, Герой России Олег Артемьев: В космос должны летать патриоты
Дело было вечером, делать было... так и хочется сказать «нечего», но нельзя: у нашего сегодняшнего героя очень плотный график, и что такое безделье, он давным-давно забыл. Только что у него закончилась встреча с учениками школы № 2001 в Бирюлеве Западном, а завтра его уже ждут в других школах, детских садах и институтах. 4 апреля 2018 года Олег Артемьев вернулся на Землю из своего второго космического полета, проведя 8 месяцев на околоземной орбите. Сейчас он ожидает, когда медики позволят вернуться ему к серьезным тренировкам. Врачи внимательно следят за состоянием здоровья космонавта — такова процедура. Вот и на наше интервью Артемьев пришел весь увешанный датчиками медицинских приборов, которые паутиной топорщились из-под ярко-синей ткани тренировочного комбинезона.
— Олег Германович, как впечатления? Дети, наверное, все больше про космическую еду спрашивали?
— И про еду, и зачем вообще летают, какие ощущения при старте, посадке, выходе в космос, как все работает. Задавали, кстати, вопросы, которые я давно не слышал: зачем затопили станцию «Мир», например, про программы «Буран» и «Спираль». Ребята подходили ко мне с рефератами, посвященными Дню космонавтики, просили сделать замечания. За месяц до Дня космонавтики у нас начались поездки по школам, институтам, колледжам, техникумам, детским садам. Так что помимо основной работы — поддержания навыков космонавта, часть моей работы связана с популяризацией космонавтики.
— А в чем состоит сейчас ваша подготовка?
— Сейчас у меня идет медкомиссия. Это тоже часть подготовки. По ее итогам врачи допускают космонавта до специальных видов тренировок: на тренажерах, самолетах, в бассейне. А пока медики меня сдерживают.
— Ваш путь в космос был прямым? Знаете, как бывает: выбрал человек профессию в детстве, выучился, пошел работать.
— Нет, он не был прямым. Если бы он был прямым и я хотел стать космонавтом с детства, то не пошел бы в техникум после 8-го класса, в мореходку, армию — не стал бы терять время. Я мог бы сразу после школы поступить в Бауманку и лет на пять раньше пришел бы в космическую отрасль. А я думал сначала стать моряком — увлекла романтика путешествий, как в книжках Жюля Верна. Интересно, что на Байконуре, где я рос, никто не мечтал быть космонавтом.
— А как же тогда возникло желание стать космонавтом?
— Вот на такой же встрече, как я сейчас провожу с детишками. Перед поступлением в Бауманку я учился на подготовительном отделении. И нас возили в Центр управления полетами на лекцию космонавта Владимира Алексеевича Соловьева, дважды Героя Советского Союза. Почти все, кто был на лекции, захотели стать космонавтами. У кого-то получилось, у кого-то нет. У каждого своя дорога.
— Нужен, наверное, героический склад характера, чтобы выбрать такую профессию?
— Нет, нужно просто желание. Может быть, вам не хватало и не хватает адреналина? Вам дома что ли не сидится? Нет, адреналин — это маленькая толика того, что ты получаешь от работы. Не в адреналине дело. В космос летишь ради того, чтобы увидеть Землю сверху. Она каждый раз разная. Фотографии очень далеки от того, что есть на самом деле. Стоит слетать в космос даже на одну минуту. А насчет того, сидится ли мне дома — дома как раз надо чаще бывать, отдавать семье долг. Мечтаю с детьми (сыну 8 лет, дочке 1,5 года) и женой куда-нибудь поехать отдохнуть. Получилось так, что почти весь прошлый год я летал. Пока я был в космосе, дочка ходить начала. Потом реабилитация послеполетная много времени заняла, и я был мало времени с семьей.
— А кого не берут в космонавты?
— Нетерпимых, необучаемых, ленивых, неусидчивых. Тех, кто не любит спорт, людей, страну. В космос должны летать патриоты.
— Можно сказать, что космос изменил вас?
— Космос всех меняет. Человек, который летает в космос, добрее становится, терпеливее. Знаете, как говорят: полетел патриотом своей страны, ввернулся патриотом всего земного шара. Так и я стал патриотом Земли, хотя, конечно, в первую очередь остаюсь патриотом России. После полета в космос возникает понимание того, что границы рисуют люди, что битва за территорию — это бессмысленное занятие, поражающее своей беспощадностью к человеческим жизням. Чувствуешь себя человеком мира и на многие вещи начинаешь смотреть другими глазами.
— Бывает такое, что люди десятилетиями тренируются, но так и не выходят в космос?
— Бывает, конечно. В отряде космонавтов сейчас 35 человек, а имеют опыт космических полетов 13 человек.
— Вы 118-й космонавт СССР и России. Что-то значит для вас эта цифра?
— Никакого символического смыла в ней нет. Зато есть связанная с этим история. После первого полета, в 2014 году, я был в 118-й школе в Челябинске. Я тогда, если честно, даже не знал своего порядкового номера. И вот там мне дети сказали, мол, у нас школа № 118, а вы 118-й космонавт.
— Не страшно? Выходить в космос, находиться там, испытывать нагрузки?
— У каждого своя работа. Кто что умеет, тот то и делает. А никогда не бывает такого, чтоб душа в пятки ушла? На испытаниях бывает. И на экстремальных видах подготовки. Но нас учат преодолевать страх, доставать душу из пяток. Так тренируют, что уже в процессе работы ты не позволяешь себе бояться. Душа в пятки уходит, когда по врачам ходишь, ждешь результатов анализов — спишут - не спишут, пропустят не пропустят. Любой космонавт боится быть списанным с летной работы.
— Вы принимали участие в 105-суточной подготовке по программе «Марс-500». В чем ее суть?
— Предполагается, что мы летим на Марс больше 200 суток, столько же возвращаемся и месяц там работаем. Примерно 520 суток. Отсюда название программы. Это чисто психологический эксперимент, связанный с длительностью полета: общением между членами экипажа, с экологией малых групп, способами выхода из конфликтов. Я считаю, что мне очень повезло. Эксперимент скрасил мне ожидание полета, а навыки, полученные в ходе «Марс-500», потом мне здорово помогли на станции.
— Вы сказали про конфликты. На МКС он случаются?
— Ну а как же, только мертвые не конфликтуют. Замкнутое пространство, рутинная работа, постоянный шум. Люди по-разному на это реагируют. Кто-то начинает раздражаться из-за мелочей. Можно лететь по станции и снести случайно чью-то любимую вещь, кого-то толкнуть или эксперимент ненароком испортить, за которым кто-то следит, ответить резко, пошутить неудачно. Самое главное — не доводить до серьезного накала. Нужно первым протянуть руку дружбы, повиниться, даже если ты не виноват.
— Какие воспоминания от первого полета у вас остались?
— В первый раз я отлетал 167 суток. У нас был полный экипаж, три человека. На станции вместе с нами было шесть человек. Командиром МКС был японец, очень хороший человек. Коллектив сложился очень дружный. Два выхода в космос у нас было. Во время первого полета произошел забавный случай. Еще на Земле нам постоянно твердили — берегите в космосе уши. Ведь космонавтам приходится находиться в постоянном шуме, и они быстро теряют слух. Меня проинструктировали — прилетишь на станцию, носи всегда беруши, спи в них. В общем, я прилетел, нашел эти беруши, надел, лег спать. А спал я у американцев, потому что россиян было трое на МКС, а кают у нас две. Утром просыпаюсь, вылетаю из каюты — народ меня приветствует, подбадривает, спрашивает: «Ты выспался?» Я думаю, что такое, как я мог за ночь отличиться. Прилетаю к нашим, а они все мрачнее тучи. Злые, со мной не разговаривают. На утренней конференции выясняется, что за ночь несколько раз срабатывала пожарная сигнализация. А когда такое происходит, все на станции отключается, и чтобы потом это восстановить, нужна куча сил и времени. А я из-за берушей не услышал сигнализацию. А когда меня пытались разбудить наши, американцы не дали. Короче говоря, пока остальные трудились, я спал. С тех пор я берушами больше не пользуюсь, только наушниками с шумоподавлением.
— Во время полетов происходят опасные, внештатные ситуации. Расскажите про одну из них.
— Когда мы летели к Земле обратно (это был второй полет), у Рики Арнольда, члена экипажа, отстегнулось кресло. При посадке он мог очень серьезно травмироваться. Я сначала даже не очень понимал, смогу ли обратно его пристегнуть, потому что пристегивать кресло даже без скафандра довольно тяжело и не у всех получается. А я в скафандре, в перчатках. Но все получилось. До сих пор у меня перед глазами этот случай всплывает.
— У вас есть «космические привычки» ?
— Когда долго находишься в невесомости, вырабатываются определенные привычки. И на Земле от них трудно отвыкать. Помню, как на одной из встреч со школьниками я попросил попить, а потом протянул руку в сторону и разжал пальцы. На космическом корабле он бы повис, а тут, конечно же, разбился. Когда прилетаешь домой после длительного пребывания в космосе, часто в подобные нелепые истории попадаешь. Еще я автоматически дома леплю на стены предметы — как на станции, на липучку. У меня даже на телефоне остался кусок липучки, я его дома к ковру цепляю.
— Говорят, еда ваша, космическая, невкусная.
— Обманывают, вкусная. Перед полетом проводится дегустация и космонавты по 10-балльной шкале оценивают разные предложенные им блюда. Из того, что понравилось больше всего, и формируется рацион. С учетом того, что иногда вкусы на станции меняются. В невесомости кровь приливает к голове и рецепторы становятся более чувствительные. Бывает такое, что человек не ест в космосе то, что ему нравилось на Земле. У меня такого не было. На МКС у нас 16-суточный рацион. Один раз, допустим, поел борщ, и потом поешь его только через две недели. Поэтому блюда не приедаются.
— Скучали по домашней еде в космосе?
— Конечно. Иногда заказывали, чтобы чего-нибудь прислали. И специальными космическими грузовиками нам захватывали что-нибудь вкусненькое. Помню, был торт «Москва» в тюбиках. Очень вкусно. Американцы быстрое его съели и покидали в мусорку. А мы ели медленно, с чувством, с толком, с расстановкой. Даже тюбики разрезали и с донышка еще по две ложки торта соскребли.
— Москва из космоса красива, наверное, неописуемо?
— Да, это зрелище, особенно ночью. Москва, как светящаяся паутина. И в хорошую погоду сверху все четко видно. Все аэропорты вокруг города, Кремль, стадионы.
— Как выдумаете, жизнь на других планетах существует?
— Да, думаю, где-то там, далеко от Земли, куда надо очень долго лететь. Может быть, не в таком виде, как на нашей планете, но жизнь во Вселенной должна быть.
— А мистические истории случались? Ложки улетают постоянно.
— Как бы ты ее ни крепил, как бы ни прятал, все равно. Поэтому мечта космонавта, чтобы у каждой ложки была своя гиря. И чтобы ложки могли сами возвращаться на место.
— Шутки — дело хорошее, а я вот о серьезном вас хочу спросить: бог — он где-то там, в космических просторах?
— Бог в душе у каждого. А если задуматься, где-то есть, наверное, Создатель всего. Ведь все, что видишь в космосе, — это удивительно. Если находишься на светлой стороне орбиты, под тобой только Земля, остальное — темень. Ничего не видно. А когда ты уходишь в тень, то видишь звезды и бесконечность. С Земли мы видим только крупные звезды. А в космосе атмосфера Земли не мешает, вглядываешься в черноту и видишь еще звезду, еще, все мельче, мельче, мельче. Бесконечно. Это здорово!
ДОСЬЕ
Олег Артемьев родился 28 декабря 1970 года в Риге. Совершил два космических полета. Их общая продолжительность составила 365 суток 23 часа 5 минут. Совершил три выхода в открытый космос. В общей сложности пробыл в открытом космосе 20 часов 20 минут. В отряд космонавтов был зачислен в 2003 году. В 2016 году получил звание Героя РФ.
