Родине нужна была помощь

26 апреля в России, Украине, Беларуси и во многих других странах мира вспоминают годовщину аварии на Чернобыльской атомной электростанции.

Самая страшная авария в истории мировой атомной энергетики, крупнейшая техногенная экологическая катастрофа XX века... Событие, которое произошло ночью 26 апреля, до сих пор наводит страх и ужас — люди боятся прикасаться к вещам, привезенным с места аварии, хотя они уже не представляют опасности.

А войти в зону отчуждения решаются только самые отчаянные. Однако тогда, в 1986-м, люди, которые спасали от страшной радиации полмира, не осознавали ужаса происходящего.

МНЕ СНИТСЯ СОН...

Военкомат, спецформа, дорога до Чернобыля. Желтые деревья, радиационная гарь, едкий запах и звук сирены, товарищи... Все это — кадры из самого страшного сна ликвидатора, обладателя ордена Мужества и жителя Южного округа Юрия Чебана, которые время от времени еще заставляют его проснуться в холодном поту.

Август 1986-го стал для него роковым: 26-летний Юрий Степанович работал слесарем на кондитерской фабрике «Красный Октябрь» и только переехал в Южный округ столицы, как вдруг пришла повестка.

— Меня призвали из запаса, — вспоминает он. — Тогда никто не знал подробностей произошедшего, и я не испытывал страха. Отнесся к этому как к долгу — Родине нужна была помощь.  Москвич подчеркивает — ехать в Чернобыль не заставляли. Всех, кого призвали, выстроили в шеренгу и сказали: «Кто ехать не хочет, может выйти из строя». Из строя не вышел никто.

СЧИТАНЫЕ МИНУТЫ

Сначала ликвидатор работал недалеко от села Ораное под Чернобылем. Здесь москвич помогал строить казармы, работал на лесоповале. Но людей не хватало в са-мом сердце катастрофы — техника, которая должна была убирать развалины третьего и четвертого энергоблоков, не справлялась.

Так спустя несколько дней Юрий Чебан оказался на самой станции.

— Сначала попал на крышу третьего энергоблока, — вспоминает он. — Нас готовили, проводили инструктаж, мы надевали на себя защиту. А на операцию по очистке крыши давалось три минуты, потом звучала сирена. Это нужно было для того, чтобы мы не получили повышенную дозу радиации.

А потом было и основание трубы четвертого энергоблока. Радиационный фон был настолько велик, что ликвидаторам на работу дали одну минуту. Юрий Степанович успел сбросить несколько кусков графита.

После этих работ ликвидаторы проходили обследования, сдавали кровь — их здоровье старались держать под контролем.

— Некоторых повышенная доза радиации не пугала, и они не сразу признавались, что по результатам мед обследования идти на следующие работы им уже было нельзя, — рассказывает Юрий Чебан. — Однажды мы с ребятами во время перерыва сели в вырытую яму, болтали, курили. Нас заметил майор и выгнал оттуда. Позже выяснилось, что постоянный радиационный фон на территории был чуть больше 100 микрорентген. А в яме, в которой мы сидели, — свыше 300.

СОХРАНЯЯ ПАМЯТЬ

Проблемы со здоровьем у москвича начались сразу после того, как он вернулся домой.

— 40 дней, что я там провел, не прошли бесследно, — рассказывает он. — Начались проблемы с щитовидной железой, клоками выпадали волосы. Упало зрение.

Но это не мешает Юрию Степановичу вести активный образ жизни. Сегодня он — председатель отделения общественной организации «Чернобыль-Защита» по Донскому району.

— Мы помогаем чернобыльцам в решении различных вопросов, устраиваем встречи, общаемся, — рассказывает Юрий Чебан.

Каждый год в годовщину аварии члены организа-ции, которых в Южном округе насчитывается больше полутора тысяч человек, собираются на Митинском кладбище у памятника ликвидаторам катастрофы.

А 30 ноября, в день, когда четвертый энергоблок был изолирован, приходят к монументу участникам ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС на Поклонной горе.

В катастрофе Юрий Чебан никого не винит. Хотя и признает — если бы люди были ответственнее, ничего бы этого не произошло.

— Надеюсь, когда-нибудь, через тысячи лет, мы сможем избавиться от той опасности, которую несет это место, — говорит он.