Писатель и поэт Евгений Журавли: Хочу быть глашатаем надежды
В ближайшие дни увидит свет книга жителя Южного округа, писателя и поэта Евгения Журавли — «Линия соприкосновения». Отправившись в 2022 году в зону специальной военной операции в качестве волонтера, он собрал под одной обложкой десятки историй о простых людях, оказавшихся в жерновах этого конфликта. Корреспондент «ЮГ» побеседовал с Евгением о его поездке и о том, нашел ли он «за ленточкой» ответы на самые главные жизненные вопросы.
— Евгений Вячеславович, что толкнуло вас отправиться в зону СВО? Тем более что ради этого пришлось оставить жену, детей, работу?
— Я поехал на Донбасс не за тем, чтоб написать книгу. Просто не смог сидеть дома. Все мы рассчитывали, что СВО будет идти как-то иначе. Но из новостных лент шли такие угнетающие вести, что я просто не смог остаться в стороне. Решил попытаться сделать хоть что-то, нежели сидеть дома и сходить с ума. Дома у меня небольшое дело, трое детей, пожилые родители, десяток сотрудников с их семьями и некоторая общественно- социальная роль. Жена не стала перечить, ведь мысленно все равно я уже находился весь «там». В сентябре 2022-го приехал в Донецк без обратного билета. Долго искал себе применение, хотел быть максимально полезным. В конце концов, присоединился к группе волонтеров. Вернулся домой в начале декабря, когда прежняя жизнь стала казаться далеким воспоминанием, а жена всерьез стала полагать, что у меня там образовалась другая семья. Однако в январе поехал на Донбасс снова, не смог усидеть. С тех пор иногда езжу. Сегодня в нашей команде (волонтерского объединения «Добрый Ангел». — «ЮГ») уже немало людей, острой необходимости лично во мне нет, пора подумать о других задачах.
— Что вас побуждает снова возвращаться в зону СВО?
— Важность и необъятность начатой работы. Поясню. Мне небезразлично будущее, которое возникнет на новых территориях. Это определит будущее всей России. Мы должны снова стать одной страной. У меня дети, будут и внуки, им жить вместе с внуками тех, кто сегодня пострадал. Я желаю мира, безопасности и достатка своим, следовательно, должен побеспокоиться и об остальных. Это прагматично. А так, вообще, конечно, я считаю жителей Украины своими родными. Русскими. Пусть и отторгнутыми, одурманенными. Очевидно, никто не предполагал такого ожесточения боевых действий.
— Какую вы поставили для себя задачу как волонтер?
— Объять. Только приехав, я умудрился заблудиться, ориентируясь по картам на разрушенные уже переправы. И в каком-то маленьком поселке, из тех, что недавно освободили, увидел группу людей. Решил к ним подъехать, чтобы спросить дорогу. Не успел опустить стекло, молодая девушка побежала, пряча лицо. Это поразило и заставило задуматься о том, что же она пережила прежде. И я решил, что обязан дать этим людям тепло, заботу и любовь. В этом и есть моя задача — объять как можно большее количество человек, дать им столько доброты и внимания, сколько способен. Обычно в цифрах это максимальное количество нуждающихся, которое может объехать один экипаж.
В волонтерском лагере я долго был старшим смены. На моих плечах лежала задача строить удобные маршруты для команд, сформировать вечером, а то и ночью, наборы лекарств, продуктов или вещей, чтобы с раннего утра они тронулись в путь. Добыть бензин и позаботиться об исправности машин. Собрать максимальное количество информации о действительно нуждающихся. Но иногда и материальное не главное. Вот в Рубежном живет женщина с лежачим сыном, ее муж и старший сын умерли. Одного хватил удар, другой умер от стресса. Просто от страха и волнения. Что я могу дать этой женщине? Только снова и снова выслушать ее историю.
Мы привыкли считать добрыми тех, кому дарим добро. Это большая ошибка. Но если делить добро на своих и чужих — это уже недобро. Я отгружал гуманитарку и проукраинцам, ненавидящим нас, и бывшим солдатам ВСУ, не говоря уж про членов их семей. Помню, в пометках одного из наших маршрутных заданий стояло: «Помощь продолжить, крайне нуждается. Осторожно. Ничего не принимать. Пыталась отравить волонтеров».
— В какой момент вы решили, что хотите обо всем этом написать?
Мы все там поняли что-то очень масштабное, но еще не осознали, что именно. Об этих событиях будут написаны тонны литературы, где будут светлая сторона и темная, будет рассказано множество увлекательных историй. Но кто напишет о том, что происходит внутри человека?Что такое лишения, потери? Кризисы всегда толкают задуматься о главном. Опасность не делает людей другими, только подсвечивает их сильные и слабые стороны, свет и тьму. И раз уж мне довелось стать свидетелем этой противоречивой сложности, я понял, что обязан зафиксировать и сохранить правду.
— В своем сборнике вы иногда пишете от имени других людей, иногда от себя. Почему вы просто не перенесли на бумагу свои впечатления и переживания? Для чего понадобилось фантазировать?
— Чтобы узнать, что происходит, достаточно посмотреть новости. Но как передать чувства? Однажды я увидел, как мой командир смахивает слезу, посмотрев за окно автомобиля. И понял, что есть много моментов, которые не передашь простым языком. Чтоб ощутить суть, нужно влезть в шкуру человека, у которого вырывается непроизвольная слеза. Перед читателем нужно поставить такие же вопросы, его нужно заставить почувствовать противоречивую сложность. Это возможно только посредством литературы. Если просто пересказать события, останется лишь сухая информация. Какие личные переживания вызывают у нас словосочетания «Февральская революция», «Отечественная война 1812 года», «Голод 1930-х годов», «Смута»?Никаких. Но сегодня происходит то, что напрямую влияет на нас и надолго определит наше будущее. Насколько глубоко мы должны понимать происходящее? Я просто хочу, чтоб каждый смог прочувствовать то, что испытывали свидетели этих событий.
— На ваш взгляд, какой аспект военного времени сложнее всего описывать?
— Правду. Необходимо уберечься от ложного пафоса, от упрощения. Правда у каждого своя, и она не одна. Здесь нет никакой справедливости — больше всего страдают те, кто ни при чем. Сами люди реагируют по-разному. Кто-то начинает петлять и подставлять других, кто-то, наоборот, закрывает собой ближних. Случаи безропотного гражданского подвига одних соседствуют с подлостью и нечеловеческой жестокостью других. Понимаешь, что поэтому мы и воюем. Можно сколь угодно повторять «война — зло», но она снова и снова будет, потому что мы, человечество, еще не на том уровне развития, когда способны понимать друг друга. Нужно быть честным.
— Что вы хотите донести до читателя, рассказывая о судьбах людей на СВО?
Хочу донести добро. Хочу высветить главные вопросы человеческой жизни, вне зависимости от того, находится ли человек в катастрофе или в сытом покое и достатке. Хочу провозгласить надежду.
— Оглядываясь назад, на этот опыт, можете ли вы сказать что поняли что-то новое о людях, о человечестве в целом?
— Не скажу, что понял, но открытия сделал. Сначала я был удручен, разочарован. Увидел последствия садизма, жестокости, мелочности, равнодушия. Ощутил бессилие. Признаюсь, иногда тормозил машину на обочине и пускал слезу. Никогда не был особо сентиментальным, но тут что-то прорвало. К счастью, жизнь идет своим чередом. Вскоре я стал замечать, что в людях вокруг полно оптимизма, надежды, потребности любить и заботиться о других. Эта резкая перемена, само- восстанавливающаяся потребность жить меня поразила. Тут я и подумал, что есть какие-то эволюционные феномены, двигающие человечество. Они не сформулированы прямо, но вот же — видны, очевидны, крайне важны. Фактически они и формируют нашу способность жить. Одно из маленьких, но очень важных открытий — любой, даже самый эгоистичный и жестокий человек нуждается в том, чтобы любить и о чем- то (или ком-то) заботиться, будь то другой человек, растение или животное. Будто в нас встроена программа любви. Тогда я и понял, что обязан написать о чем-то неуловимом, но самом главном в человеческом существовании. Обычно невидимом, но проявляющемся в экстремальных испытаниях. Но в обычных условиях трудно увидеть, что такое одна частная человеческая жизнь и что такое человечество в целом.
— После того как побывали «за ленточкой», вы как-то переосмыслили свою жизнь?
— Никак. Кем я был, тем и вернулся. Думаю, каждый скажет так же. Трудно в зрелом возрасте поменять свои установки. Просто прибавляется ума. Картина мира остается прежней.
— Уверена, вы многое повидали во время своей работы волонтером. Наверняка есть такое, о чем хотелось бы навсегда забыть или, наоборот, на всю жизнь запомнить?
— Однажды слышал, как в опустевшем городе играет скрипка. Вот и все. Не знаю, почему именно этот эпизод так врезался в память. Тогда все ожидали прорыва со стороны ВСУ, витало ощущение обреченности. Жителей эвакуировали, падали листья, город стоял, погруженный во тьму. Но кто- то остался и решил вот так вылить свою грусть, разделить свою судьбу с городом. Просто скрипка в теплой осенней тиши. Темнота, не видно ни скрипача, ни пейзажа. Он забирал все выше и выше. Проглянули звезды... Что-то невозможное, непередаваемое, странное. Никогда не чувствовал в своей жизни ничего более огромного и глубокого, чем в тот вечер.
А забывать ни о чем не хочется. Все важно. Но многое хотелось бы «развидеть». Не хочется вдаваться в жуть, скажу лишь — это и человеческие качества, и неприятные картины.
— Повлияла ли СВО, на ваш взгляд, как-то на мир вокруг? На людские умы, сердца?
Мир живет миром. И, насколько возможно, дистанцируется от всего опасного, непонятного, нарушающего покой. Это не радует, не удручает, так должно быть. Закон самосохранения. Все-таки мирная жизнь — основа нашего существования, за это и гремят пушки. Радует, что угроза выживания вскрывает недостатки обрюзгшего общества, выявляет деструктивные пороки. Это уже результат. А кошмарить общество не надо. Важно сопереживать вместе. Доносить правду. Мы все ответственны за собственное будущее.
