Часовых веры спасли для нас энтузиасты
Говорят, архитектура — это музыка в камне. Архитектура Русского Севера — это и музыка, и пение. Прислушайтесь...
Посеревшее за долгие годы жизни дерево тихо поет, а иногда стонет на ветру под лучами не самого щедрого северного солнца. Ветер, дожди, холод и жара столько раз целовали эту древесину, что она обретает внутренний звон. Но — увы — не обретает вечности... Помню, давным-давно, впервые увидев северную часовенку, ощутила странное щемящее чувство, до той поры моему сердцу незнакомое. Это была смесь восторга и сострадания к этому простому, но изящному строению. Часовенка была закрыта и уже чуть наклонена на сторону — так, как клонится к земле поживший, согбенный временем старик. «Как будто на колени сейчас встанет!» — подумала я.
Мы были в походе в Архангельской области, московские избалованные дети, и эта встреча с часовенкой была неожиданной и почему-то всех поразила, несмотря на наше безверие. Она всем показалась живой и смотрела на нас своим окошком — прикрытое прибитой наискосок доской, оно напоминало глаз с опустившимся веком.
А через пару лет мои друзья отправились в поход туда же и обнаружили, что от часовенки не осталось и следа. Она исчезла во времени и пространстве, эта жертва и заложница нашего равнодушия, небережения, кощунственного отношения к историческому наследию. Иногда мне казалось, что, не будь наша страна такой богатой, очень многое было бы в ней устроено иначе, в первую очередь — отношение к собственной культуре и культурному наследию.
Сколько кануло их в вечность, этих деревянных шедевров, завораживающих красотой? Но есть целая когорта специалистов, реставраторов, безмерно преданных «северному делу». Не рассчитывая ни на особое признание, ни на какие-то почести, эти люди годами совершали настоящие подвиги в ходе реставрационных сезонов, когда усилия их дружных рук и искренняя любовь дарили умирающим шедеврам архитектуры новую жизнь. Владимир Васильевич Носов, Дмитрий Александрович Соколов, Сергей Борисович Пинаев, Максим Борисович Курбатов — вот некоторые имена подвижников, благодаря которым были восстановлены многие жемчужины Русского Севера. Для них и их последователей музыкой звучали слова Няндома и Каргополь, Лекшмозерье, Кенозерье, Хижгора, Гужово, Масельга...
Они спасали их — дивные северные храмы и скромные часовни. Тратили на это отпуска и собственные деньги. Урабатываясь топорами до одури и боли в плечах и спинах. И серое дерево пело им, уставшим, свои колыбельные. За это им не говорили спасибо, а если и говорили, то точно не громко и не на всю страну. И своими подвигами они не хвастались. Но если бы не этот энтузиазм, то сегодня на Русском Севере, носителе особой, уникальной культуры, от многих шедевров зодчества не осталось бы и щепки.
По большому счету, именно это и есть патриотизм — настоящий, не квасной, не раздуваемый толстыми щеками. И этим энтузиастам точно есть чем отчитаться перед вечностью, потому что за ними стоят конкретные дела, а не пустобрешество и достойное подражания отношение к тем богатствам, которыми располагает страна и которые она, увы, так часто бездарно и глупо теряет. Отрадно, что и сейчас находятся люди, в том числе молодые, которые готовы относиться к бесценным шедевром северного зодчества также. Это дает надежду на то, что они еще поживут и дадут возможность чуткому уху услышать их тихое пение — о минувших веках, создавших их людях и нашей памяти и беспамятстве.
